Вы прозы хотели? Их есть у меня! «Картинки с Выставки»

Опубликовано автором

Дневники начинающего художника.
День первый.
После посещения выставки решил, что талантливый поэт и музыкант должен проявить себя еще и в изобразительном искусстве.
В поисках палитры встретился с очень хорошим интеллигентным человеком. Волею судьбы сейчас он работает на рынке грузчиком и охранником по совместительству. Семен Ильич – участник перестройки, Семен Ильич – наставник молодых.
В подсобном помещении под заведением «Мастерская у Маргариты» у Семена Ильича были обнаружены старые холсты. И белочка. То есть кисточка из хвоста белки. И даже пару тюбиков не совсем засохшей краски.
Неплохо для начала. Сделал несколько набросков. Смазал. Еще потренировался.
Вернулся Семен Ильич. Смотрит задумчиво.
Спрашиваю: — Что видишь ты, о, счастливчик, на этих эскизах будущих экспонатов Сотбис?
— Там у тебя везде ОНА.
— Дружище, не злоупотребляешь ли ты посещениями психоаналитика? Картинок тестовых не перенасмотрелся?
— Это не мое подсознание подсказывает мне какой-то образ, это твое подсознание создало ЕЕ образ так, что невозможно не увидеть.
— Хорошо, ну тут – ладно, абстракции, можно домыслить что угодно, но вот здесь только топор и катана, почему ты утверждаешь, что и тут ОНА?
— Потому что ты заточил их до зеркального блеска, сам хитро спрятался, конспиратор, но ее отражение там заметно.
Здесь звук упавшего тела и занавес первого акта.

Вы прозы хотели? Их есть у меня! «Картинки с Выставки»: 182 комментария

  2. Виталик, просто на Украине нравится всем смотреть как куярят Медведя, тира Россию!!! Что же, если нравится, то хоть по телику посмотрите… Пока что даже пиндосы в Сирии обосрались… Никто и нигде последние лет 10 почему-то Мишку не побеждает, только мечтать об этом могут!!!

  3. Виталик, мне написанное понравилось)) если бы я был гр Украины, то я бы молча похлопал в ладоши, но, к моей огромной радости, я с 1987, декабря( после Афгана) проживаю в РФ на родной земле своих родителей( они со Свердловской обл) и являюсь гр РФ) а твоё произведение насквозь пронизано ненавистью к России и Кремлю… Поэтому я тебя немного покритиковал))
    Виталик, когда в 88 в Хабаровске начали пропадать хорошие товары, я сразу своей жене и друзьям сказал, что социализму наступил киздец!!! Мне никто не поверил…
    В настоящий момент, я не сомневаюсь, что через 5, максимум 10 лет Украина и РФ будет дружественными странами)) что сильнее Путина сейчас политика нет, и он всех в конечном итоге победит)) 50% того, что вы в истерике наговариваете на РФ неправда, это от бессилия и переизбытка чувств… Остановитесь украинцы!!!! Посмотрите здраво на ситуацию!!! Оставьте себе шаги для достойного отступления!!!
    Виталик, чтобы не говорили самые толерантные, пиндосы, на Украине произошла революция) Ведь так? Власть была у избранного народом Президента отобрана Голотами насильственным методом… А почему они, эти Валики, это сделали за год до выборов? Потому что просрали бы выборы!!! А власть то нужно было взять в руки… Поэтому пиндосы под демократическими и антироссийскими лозунгами помогди Голотам!!! Как немцы Ленину!!! Ну и чем всё закончилось? Всё возвращается на свои круги!!!

    • Чесгря, в саге про Семена Ильича нет ни малейшего намека на политику, там более, относительно России.
      В бонусной легенде о Персее — ни малейшей ненависти, просто прикол.
      В моих ответах на некоторые комменты проскакивает раздражение, но это текущие сиюминутные фрагменты.

      Так что ни о чем прочем дискутировать не буду, для этого есть другие ветки, а выражу тебе огромную благодарность за то, что прочитал, а не выбросил в мусорную корзину, и осмысленно отреагировал.

  7. САГА О СУСЛИКАХ. Часть 1. (Эриксон Граве)

    * * *
    — Кап-кап, — пропели по поверхности озера дождевые капли.
    — Шшшшш, — зашипели на ветру ветви деревьев.
    — Ддддддд, — прогудел в отдалении гром.

    Мир — ты можешь быть прекрасным, если захочешь. В воздухе запахло весной и сыростью. Зашевелилась трава, точно живая. Посеревшее небо раскололось молнией и началась гроза.

    Бобер сидел на берегу реки и медитировал на круги, что во множестве заполнили реку под ударами капель дождя. Кругов было так много, что удержать их все в сознании разом было нелегко, но Бобру это удавалось. Сознание его было безмятежным, как вершины далеких гор, что ежевечерне вспыхивают алыми свечами в лучах закатного солнца. Даже бормотание Волка, укрывшегося от дождя под деревом, не нарушало его медитативного сосредоточения.

    Волк читал книгу — книга давалась ему тяжело, трудно; но Волк в своем упорстве не сдавался, преодолевая вслух страницу за страницей.

    — Человек есть мера всех вещей — существующих в том, что они существуют; несуществующих — в том что они не существуют, — старательно по слогам выводил Волк.

    Над последней фразой Волк крепко задумался. Почесал за ухом, покрутил головой. Не придя ни к какому выводу, Волк спросил Бобра без особой надежды:

    — Бобер, что такое «человек»?

    Не дождавшись ответа Волк тяжело вздохнул, и принялся читать дальше.

    Дождь все усиливался, и капли начали падать на страницы книги, оставляя на них неровные желтые пятна. Волк с неудовольствием захлопнул книгу, с легкой завистью глянул на Бобра, так и не сменившего своей позы, зевнул. Подумав немного, он спрятал книгу в одно из сухих чистых дупел, что служили Бобру книжным шкафом. Затем он подошел к Бобру, и уселся рядом с ним. Волк начал смотреть на волнующуюся поверхность реки, стараясь не обращать внимания на холодные капли дождя, что нещадно били его по лохматой спине.

    Но медитировать у него не получалось, и созерцание реки его утомило. Волк сам не заметил, как уснул.

    Когда он проснулся, была уже ночь. Дождь прекратился, небо очистилось. Луна заливала все вокруг своим зеленоватым бледным светом. Воды реки лучились, переливаясь от серебристого к золотистому.

    — Красота-то какая, — проговорил восхищенный Волк.

    Но тут подал голос Бобер, все еще сидевший рядом.

    — В чем сущность дзен-буддизма, Волк?

    Ошарашенный красотой Волк даже и не стремился вникнуть в суть вопроса и ответил первое, что пришло ему в голову.

    — Когда на небе нет облаков, луна бороздит просторы озера, — за что тут же получил удар палкой по челюсти.

    — Да ты что, Бобер, совсем охренел, что ли? — возмущенно взвыл Волк, напрочь забыв об окружающей его красоте. И тут же полез в драку.

    В процессе драки ему досталось еще несколько увестистых ударов палкой, но, будучи сильнее, Волк быстро одолел своего противника. Побитый Бобер уныло смотрел вдаль. Волк же опять обратил свои взоры к залитой серебром поверхности реки.

    — Шел бы ты задницу со своим дзен-буддизмом, Бобер. Посмотри лучше, какая вокруг красота — сказал Волк, машинально потирая ушибленное место.

    — Дурак ты, Волк, — процедил сквозь зубы Бобер, — к чему слова, когда на небе звезды?

    «Где-то я это уже читал,» — подумал Волк. Но вслух сказал:

    — Вот и помолчи.

    Мир — ты можешь быть прекрасным, если захочешь. Красота — страшная сила.

    * * *
    На следующий день Волк вычитал в книге, что один мудрец, по имени Гераклит, живший в какие-то незапамятные времена, утверждал буквально следующее: «В одну и ту же реку нельзя войти дважды».

    Волк отложил книгу. Бобер с утра куда-то ушел, и спросить его мнение об этой фразе Волку было не у кого.

    Тогда он решил проверить утверждение Гераклита на практике. Войдя в реку, он немного попрыгал в воде и пошел к берегу.

    Постояв там минуты две, он снова вошел в реку. Против его ожидания, с небес не грянул гром, и вода в реке не превратилась в огонь.

    «Дурак,» — сформулировал Волк свое мнение о Гераклите. В это время проплывашее по реке полено больно ударило Волка под зад. Волк взвыл от неожиданной боли, и окунулся в реку с головой.

    * * *

    Бобер сидел на берегу реки и пытался строить пирамидки из речного песка. Неподалеку в реке резвился Волк. Он радостно хлопал по воде лапами, поднимая тучу брызг и довольно крупные волны. Когда такая волна смывала очередное творение Бобра, Волк начинал весело стучать лапами друг об друга и смеяться.

    Утомленный бесцельными попытками, Бобер оставил свои пирамидки и злобно посмотрел на Волка, продолжающего злорадно хлопать лапами.

    — Как громко звучит хлопок двух твоих лап, Волк! — сказал он, — а вот как звучит хлопок одной твоей лапы?

    В ответ на это Волк зачерпнул своей лапой пригоршню воды и плеснул ею в морду Бобра.

    — Дурак ты, — неодобрительно покачал мокрой головой Бобер.

    * * *

    Однажды Волк вычитал в книжке, как правильно составлять хокку. Эта идея настолько поразила его, что он тут же попытался сочинять их сам, записывая их прямо в пыли под сосной.
    Первое его стихотворение, записанное в пыли, приобрело следующий вид:

    Мой лес густеет
    Толстеют партизаны
    Привет, сансара!

    Жутко довольный собой, Волк пару раз прочитал это вслух и принялся за написание следующего.
    Получилось:

    Колодец полон
    Листья шумят на ветру
    Падает осень

    Волк взвыл от счастья. Тут он вспомнил недавно прочитанную им книжку про приключения какого-то индейского воина. Он тут же решил увековечить свое знание в стихах:

    Дон Хенаро спит
    На цыпочках крадется
    Подлый гуахо

    В это время сзади подошел Бобер и продекламировал:

    Зачем ты белку
    Съел, поганый мясоед
    Побойся кармы!

    Не растерявшись, Волк ответил:

    Я не был сыт, увы
    Вот потому и слопал
    Се было вкусно

    Возмущенный Бобер решил дать отпор наглецу:

    О, злобный хищник!
    Есть нам мясо запретил
    Великий Будда

    Волк подумал и сказал:

    «Великий Будда
    Дыра в отхожем месте» —
    Говорил Риндзай

    Бобер, не стерпев богохульства, набросился на Волка с кулаками. Но Волк, не моргнув и глазом, схватил своего друга за шкирку и забросил его далеко в реку — дабы не мешал писать стихи. Не обращая внимания на проклятия Бобра, доносившиеся из воды, он вновь склонился над пылью:

    Я растворяюсь
    Как небо над Мехико
    Я безупречен

    — Что такое «Мехико», Бобер? — прокричал Волк в сторону реки.

    — …опу со своим Мехико! — донеслось до него.

    Волк пожал плечами, и принялся за следующее стихотворение.

    * * *

    Однажды Волку в голову пришла мысль следующего содержания:

    — Интересно, а откуда я знаю все эти термины, если даже понятия не имею, что они означают?

    Волк привычно почесал за ухом и спросил у Бобра:

    — Бобер, что такое «термин»?

    * * *

    Однажды Волку приснилось, что он стал стадом кенгуру, поднимающихся на гору Фудзияма.

    Проснувшись, он обратился к Бобру:

    — Бобер, что такое «кенгуру»?

    Бобер, немного поразмышляв, ответил:

    — Это такое животное, которое прыгает на задних лапах, а на животе у него сумка.

    — А кенгуру водятся в Японии?

    — Насколько мне известно, нет.

    — Странно.

    Волк надолго ушел в себя. Он начал размышлять о том, что бы этот сон мог значить. Ничего так и не придумав, он начал рассуждать об этимологии слова «кенгуру» (попутно справившись у Бобра о том, что такое «этимология»). Но и эти мысли его ни к чему не привели, за исключением того, что «кенгуру» можно было бы считать инкарнацией какого-нибудь продвинутого бодхисатвы по имени «Кен».

    — Слушай, Бобер, а на хрена кенгуру сумка?

    Настал черед Бобру задуматься.

    — Я где-то читал, что они там детей своих носят. Но ведь это, наверное, кенгуру-мамы. А зачем тогда сумка кенгуру-папе?

    — А может быть, у кенгуру-пап вовсе нету никаких сумок?

    Бобер вновь задумался.

    — Не, вряд ли. С чего бы тогда всех кенгуру подряд называли «сумчатыми»?

    — Вот, блин, дилемма-то… — проговорил Волк.

    И они с Бобром погрузились в глубокие размышления о природе сумки кенгуру.

    * * *

    Как-то раз Бобер, отправившись вниз по реке, наткнулся на сусликов, которые пересекали реку вплавь.

    — Разве суслики плавают? — подумалось Бобру. Но, как истинный дзен-буддист, он не подал виду, что его что-то изумляет.

    — В конце-концов, все ведь сует сует, попса и томление духа, — думал Бобер. — Какая разница, что происходит, если все, что происходит, иллюзорно?

    Возвращаясь обратно, он снова наткнулся на сусликов, которые в этот раз летели на юг.

    — Майя, — махнул лапой Бобер.

    Лишь потом он узнал, что если в этом мире и есть что-то реальное, так это суслики. Хотя, если задуматься, то и они тоже…

    * * *

    Великий волшебник Малах Ге-Мавет, будучи навеселе, любил принимать формы различных животных, причем, зачастую, целого их множества. То прикинется стаей сусликов, летящих на юг. То стадом кенгуру, поднимающихся на гору Фудзияма. То парой брачующихся ежиков.

    * * *

    Одно стадо кенгуру, проживавшее в Японии, частенько любило прикидываться великим волшебником Малахом Ге-Маветом…

    * * *

    «Суслик — это невероятно божественный зверь, » — произнес как-то Волк во сне. Бобер, все еще памятующий о странном происшествии на реке, очень испугался… Реальность в очередной раз норовила принять форму суслика.

    * * *

    Как-то раз Волк, гуляя по лесу и размышляя о природе пространства, повстречал Лося. (Если признаться честно, то никакой это был не Лось, а живая инкарнация Исаака Ньютона. Но Волк, во-первых, не знал о том, кто такой Исаак Ньютон. Во-вторых, сам Исаак Ньютон не верил в переселение душ).

    — Здравствуй, Лось — вежливо поздоровался Волк, — что ты можешь сказать о природе пространства?

    Лось напыжился и важно произнес:

    — О, я много чего могу рассказать тебе о природе пространства.

    Волк уселся на траву и навострил уши, готовясь к интересной беседе.

    — Пространство — это большой-большой пустой ящик. В нем находятся все тела, а между телами — пустота.

    — Хм, — недоверчиво хмыкнул Волк, — а что находится вне этого ящика?

    — Вне этого ящика ничего не находится. А ящик этот создал Господь Бог.

    Волк от такого неожиданного поворота событий даже забыл о том, что поначалу хотел спросить у Лося о сусликах, а вовсе не о природе пространства.

    — А зачем, Лось, Бог создал этот ящик?

    — А он не мог его не создать. Выхода у него другого не было, кроме как создать этот ящик. А…

    Но рассуждения Лося уже успели надоесть Волку. Его целиком поглотила невероятной силы мысль — а что если сумка кенгуру, на самом деле, это метафорическое изображение того самого ящика-пространства? (- Надо будет спросить у Бобра, что значит «метафорическое», — отметил про себя Волк). Бедный боженька, таскается он теперь всюду с этим своим ящиком, как кенгуру с сумкой…

    И, уже забыв про сущестование Лося, Волк отправился дальше по своим делам. Лось же, даже не заметив исчезновения своего собеседника, продолжал свою речь…

    Когда вечером Волк поделился с Бобром своим соображением, тот только презрительно хмыкнул.

    * * *

    Однажды Бобер, размышляя о природе времени, встретил в лесу Суслика. Но до того испугался Божественного Зверя, что не стал ничего спрашивать, а просто постыдно сбежал. Суслик долго провожал его своим печальным и мудрым взглядом, а затем растворился в воздухе…

    * * *

    Как-то раз Волк прочитал о пути суфиев… Наутро ноги Бобра болели от долгого быстрого бега. Волк, как всегда, понял все неправильно.

    * * *

    Однажды Волк, прочитав «Дао Дэ Цзин», задумался о том, что такое Дао. Так ничего и не придумав, он, расстроенный, завалился спать. Волк даже и не подозревал, насколько близко он подобрался к истине…

    * * *

    В самой чаще леса, среди высоких елей, в темной сухой тишине, одиноко жил Барсук. Волк с Бобром не знали, было ли Барсуку известно о дзен-буддизме или пути суфиев, но всякий раз, когда они проходили мимо его норы, Барсук выскакивал на поверхность и провожал уходящих долгим веселым смехом. Говорить с ними он не желал, только начинал смеяться еще громче.

    Как-то раз Волк с Бобром решили поставить эксперимент и из вредности проторчали у норы пол-дня. Барсук ни разу не прервал своего смеха. В конце-концов, Волк не выдержал такого издевательства над своими нервами, и двинул Барсуку прямо в глаз. Тот, не прекращая смеха, поднял с земли огромное сухое полено, и до заката гонял Бобра с Волком по лесу. Его веселый громкий смех эхом разносился меж деревьев, заглушая крики наших несчастных героев.

    Так Барсук преподал Бобру с Волком урок мудрости. Больше они в том направлении никогда не гуляли.

    * * *

    Однако, только самые непродвинутые натуры могли предположить, что Барсук никого и ничего не боялся. (Волк же с Бобром в лучших традициях даосизма вообще ничего об этом не думали).

    На самом деле, Барсук панически, до икоты, боялся сусликов. Однажды стадо сусликов, сделавших по пути на юг перерыв прямо у норы Барсука, загнали его на дерево, вынудив его тем самым смеяться три дня без остановки. После этого Барсук долго не показывал носу из своей норы, потому что не мог смеяться. Только икать.

    * * *

    Однажды Бобер надумал стать скульптором, и три дня вытесывал из ближайшей скалы фигуру брачующихся ежиков.

    Глядя на ужасающее творение Бобра, Волк задумчиво сказал:

    — Ежики — это не только ценный пух, но еще и три-четыре центнера высококачественного гранита…

    Усталый Бобер только огрызнулся. Иголки совсем его доконали…

    * * *

    Когда статуя брачующимся ежикам была готова, на это пугающее творение природы приходил смотреть весь лес. Забегал даже Барсук, после чего смех его две недели был истерическим.

    В скором времени суслики повадились по вечерам собираться у подножия статуи и прилюдно на нее медитировать. Перепуганный Бобер, уличив подходящий момент, разрушил статую. Только тогда наши герои смогли вздохнуть облегченно…

    * * *

    Единственным зверем в лесу, не боявшимся сусликов, был Хорек. Да и то по той причине, что просто не знал об их существовании, так как большую часть времени проводил во сне.

    На его удачу, в тот момент, когда стая сусликов, летящих на юг, случайно залетела в его сон, Хорек как раз ухитрился проснуться. Так он и пребывал в счастливом неведении…

    * * *

    Великий волшебник Малах Ге-Мавет тоже очень боялся сусликов. Настолько, что когда будучи навеселе, прикидывался стаей сусликов летящих на юг, даже закрывал глаза.

    Из-за этого порой случались забавные казусы. Так однажды, вслепую блуждая меж облаков, он до полусмерти перепугал другую стаю сусликов, которые возвращались обратно на север.

    * * *

    А вот стадо бесстрашных кенгуру, живших под горой Фудзияма, не боялось сусликов.

    * * *

    Однажды Волк стал думать о природе сусликов, но до того перепугался, что со страху сумел доказать вторую теорему Геделя. Потом, конечно же, забыл об этом. Успел только справиться у Бобра о том, что такое «вторая теорема Геделя».

    * * *
    В один ненастный день Бобер, превозмогая свой страх, стал думать о том, почему все боятся сусликов.

    Он пришел к выводу, что ни один зверь еще не сумел пережить нападения суслика. По той простой причине, что суслики никогда ни на кого не нападали.

    Но это ничего не объясняло…

  9. Виталик, я сначала сразу подумал, что суслики — это 85% серых масс… Но потом стал сомневаться в этом! Вдруг ты придумал ещё что-то круче!!
    85% непобедимы! Растопчут любую личность! Поэтому с ними лучше и дешевле быть в хороших отношениях!

  10. Прикольно?! Игорь, автор этого компилятивного плагиата обозвал своё «творение» шизофреническим повествованием. До шизофрении явно не дотягивает, а поветсвованием и подавно не является.

    Этак любой мудак в состоянии надёргать из интернета высказываний за 2,5 тысячи лет, начиная с Протагора и заканчивая Охлобыстиным. Попутно можно отвлекаться, чтобы переиначить Паниковского: «Суслик — божественный зверь».

    Хотя, с другой стороны, осуждать 25-летнего жителя Алма-Аты за прикол над эстетствующими неучами?
    Пиплы, за полсотни лет кроме «Муму» (не путать с «Му-му»!) следовало бы ещё чего-нибудь почитать.

    • И вот это начеточное чучело говорящей мартышки пытается называть себя моим оппонентом?
      Выдай-ка нам повествование, да не простое, а шизофреническое. Метафизическое. Психоделическое.
      Можно не твое (откуда им взяться у триггера), а хотя бы что-то, что ты прочитал кроме МУМУ.

  11. САГА О СУСЛИКАХ — ЧАСТЬ VI (а вот так захотелось перескочить, догадайтесь, почему)

    ВОЗВРАЩЕНИЕ К ИСТОКАМ

    Наши старые друзья снова вместе! В разрывах между тучами сверкает солнце, из ощерившихся пропастей ухмыляются злобные суслики, брачуются ежики, возникают и рушатся великие империи — а Волк с Бобром, как настоящие дзен-буддисты, равнодушные к течению времени, продолжают заниматься своими делами. Запасы вишневки в кладовых Малаха Ге-Мавета убывают со скоростью, превышающей все мылимо допустимые пределы; заливается в своем жизнерадостно-истерическом смехе Барсук; храпит Хорек, созерцающий свои бесконечные сновидения — дзен-буддийский лес продолжает свое веселое существование!

    Найдут ли читатели в этой части, шестой по счету, ответы на мучающие их вопросы, — такие как: «В чем смысл жизни?», «Куда девается ток, после того, как его выключают?», «Кто такие Суслики?» и «В чем, черт побери, сущность дзен-буддизма»?

    Ответ очевиден. Разумеется, не найдут, да и было бы в высшей степени нелепым занятием искать их здесь. Ответов на эти вопросы нет ни у автора, ни у Бобра, ни у Волка — даже Суслики не знают на них ответа. Рискну предположить, что и сам Папа Римский (коий, между прочим, никогда не являлся и по сей день не является фигурантом настоящей саги) — и тот порой испытывает в них затруднение (особенно, по части последнего вопроса).

    Единственный ответ, который потенциальный читатель сможет извлечь из «Возвращения к истокам» — так это, разве что, ответ на вопрос Волка, нелепой абстракцией повисший еще в первой части — «Что такое Мехико?» Да и то, сильно сомневаюсь, что это сможет удовлетворить хоть кого-нибудь — по той простой причине, что ответ этот все время лежал на поверхности.

    Должно ли это предисловие означать, что «Сага» подходит к концу? Да нет, с фига ли. Продолжение, как всегда следует… возможно.

    — Тогда на кой черт, — мог бы спросить читатель (но не спросит, я знаю), — вообще это предисловие нужно было?

    — Да хрен его знает, — отвечу я, совершенно честно, но, как всегда, неправильно. Потому что хрену это уж точно неоткуда было узнать.

    Наверное, мне просто было по приколу…
    * * *

    — Кап-кап, — пропели по поверхности озера дождевые капли.

    — Шшшшш, — зашипели на ветру ветви деревьев.

    Волк покрутил головой, пытаясь отделаться от какого-то назойливого ощущения.

    — Ддддддд, — прогудел в отдалении гром.

    — Твою мать, — негромко, вполголоса выругался Волк, откладывая в сторону книгу, на обложке которой гордо красовалась надпись «По ту сторону добра и зла. Фридрих Ницше». В воздухе запахло весной и сыростью. Зашевелилась трава, точно живая. Посеревшее небо раскололось молнией и началась гроза.

    — Де жа вю, — проговорил Волк отчетливо. Последовавший за этим удар грома заставил Волка содрогнуться. Он поднял голову вверх, и тут же особо противная дождевая капля попала ему в нос, неприятно защекотав внутри. Волк оглушительно чихнул, и еще раз помотал головой, разбрасывая в разные стороны ворох капель, нашедших себе приют среди его густой шерсти (о чем, надо сказать, никто их особенно и не просил).

    — Дзинь, дзинь, — колокольчиком прозвенела по веткам падающая шишка.

    — Плюююх! — с веселым уханьем она приземлилась в лужу.

    Волк попытался вернуться к чтению, но из-за сыпавшейся сверху густым горохом воды страницы книги начали подмокать, а непрерывно следовавшие один за одним удары грома делали и без того смутное содержание книги вовсе туманным и загадочным.

    — Идиот, — наткнувшись на очередной невнятный пассаж вздохнул Волк и отработанным жестом отправил Ницше со всеми его рассуждениями в дупло, надежно охранив тем самым немецкого философа — если и не от безумия, то, во всяком случае, от влаги. Завистливо покосился на сидевшего неподалеку в тотальнейшей медитации (сиречь, в полном отрубе) Бобра. Почесал за ухом. И тут вспомнил о только что произнесенной фразе.

    — Что такое де жа вю, Бобер? — пытаясь перекричать шум дождя, возопил Волк.

    Бобер, естественно, ничего не ответил — даже головы не повернул.

    Волк ушел под деревья, побродил кругами, но когда дождь стал настигать его и там, просачиваясь сквозь ветви деревьев, окончательно загрустил. Достал было сигарету, но сорвавшаяся откуда-то сверху струйка дождя пресекла его поползновения на корню, превратив сигарету в равномерное месиво из бумаги, табака и воды, бессильной массой раскинувшееся в ладони.

    — Тьфу ты ж, пропасть, — скривился Волк и брезгливо поморщился.

    — Бобер, а Бобер, — без особой надежды протянул он, — а в чем сущность дзен-буддизма?

    Но Бобер ничего не сказал, даже не шелохнулся. Он явно находился за той самой «гранью добра и зла», будучи не в состоянии реагировать на внешние раздражители — даже на столь бесстыдные провокации друга.

    — Эй, Бобер, — Волк кинул в друга шишкой, но не попал.

    — Да иди ты в задницу со своей медитацией, — обиженно пробурчал он себе под нос и отправился в чащу. Ветер злорадно выл у него в ушах, словно насмехаясь.

    — Уууу, уууу! — передразнил его Волк.

    — Тью, тью, фьююююююююююююююююю! — ехидно пропел в ответ ветер.

    * * *

    Одна фраза, вычитанная у Ницше, очень понравилась Волку.

    — Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем, — аккуратно выводил он по слогам.

    — И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя…

    На этой фразе Волк остановился, восхищенный, и некоторое время созерцал пространство перед собой.

    — Пусть ничего особенного. Пусть банально. Но как красиво сказано! — думал он.

    Поделиться с Бобром восхитившей его фразой Волку не удалось, потому что Бобер с утра отправился куда-то вниз по реке — ни то на съезд антиглобалистов, ни то просто на прогулку.

    Тогда Волк решил сходить к дальней скале, что высилась над рекой неприступным великаном. Вот уж бездна, так бездна.

    Поднявшись на нее, Волк долго-долго смотрел вниз, с обрыва. Но ничего, кроме клубящегося внизу тумана, разглядеть так и не смог. Если у бездны и были глаза, таились они где-то в другом измерении, и заглянуть в них Волку в этот раз не удалось.

    Тем не менее, зрелище было захватывающим и величественным.

    — Аааааххххааахахай! — прокричал Волк в бездну.

    — Ааай… ааай… ааай… — откликнулась бездна.

    — Угугугугугуй! — прокричал Волк.

    — …уй … уй … уй, — неприлично ответила ему бездна.

    — Да пошла ты, — обиженно произнес Волк.

    — Знаешь что, бездна, — недовольно закричал он, вглядываясь в клубящийся туман, — а не пойти бы тебе на… ххххххххххххххххх!!! — Волк испуганно захрипел, так и не сумев закончить предложение — камень, вырвавшийся из-под его лапы существенно нарушил его равновесие. Волк едва не рухнул с обрыва и удержался на ногах лишь непонятным чудом.

    — Ааах… ааах… ааах…, — печально отозвалась бездна.

    — Тьфу ты, — брезгливо сплюнул Волк.

    * * *

    Одним солнечным теплым утром, Бобер и Волк сидели на берегу реки и разговаривали.

    — Жить нужно легко и непринужденно, — поучал Бобер друга.

    — А легко и непринужденно, — ехидно оскалился Волк, — это, прости, как?

    — А вот так, смотри. Предположим, у тебя куча проблем. В жизни все не ладится,

    — Нет у меня никаких блох! — обиделся Волк, выгрызаясь зубами в предплечье.

    Бобер беззлобно рассмеялся.

    — Я гипотетически. Блохи заели, шерсть лезет, гормоны по весне в уши бьют, кашель давит, в лапе заноза застряла, Медведь глупыми вопросами достал, Лось — занудством, а Бобер в очередной раз спер твою пивную заначку…

    Волк навострил уши — упоминание Бобра о себе в третьем лице почему-то очень насторожило его.

    — А тебе все по фигу, понимаешь? Ты не напрягаешься, радуешься жизни, все принимаешь с прямотой и непосредственностью ребенка. Ты легок как пушинка, ты почти невесом, и даже силы гравитации, кои так возвеличивает наш Лось, не властны над тобой — смотри, Волк, смотри внимательно!

    И Бобер воспарил над землей.

    Челюсть Волка с ощутимым стуком улеглась на грудь. По телу пробежала мелкая дрожь, шерсть встала дыбом — он был возбужден и невероятно напряжен одновременно.

    — Смотри, Волк! — рассмеялся Бобер и стрелой взмыл в небо, растворившись в далекой прозрачной вышине.

    Волк обхватил голову лапами и упал на землю, прижавшись к ней мордой изо всех сил — лишь бы не видеть, не слышать всего происходящего. Его трясло. Страшная догадка обезумевшей птицей рвалась к нему в голову, но Волк пока еще сопротивлялся, как мог, приложив невероятные усилия дабы не пускать ее внутрь.

    — Доброе утро, Волк! — раздался голос Бобра, — ты чего это тут разлегся?

    Волк взвыл и отчаянно рванул прочь, в чащу, напрямик, ломая кусты и поднимая тучи пыли.

    — Белены он объелся что ли, с утра пораньше? — недоуменно спросил себя Бобер и отправился к реке, умываться.

    Суслик, паривший высоко в облаках, наблюдавший за происходящим на земле, ехидно усмехнулся.

    * * *

    Однажды великий волшебник Малах Ге-Мавет, перебрав, прикинулся стаей сусликов, летящих на юг. Блуждая меж облаков, он внезапно столкнулся с другой стаей сусликов, что грациозно и величественно возвращались на север.

    — Суслики! — испуганно подумал Малах Ге-Мавет и, меняя форму, панически метнулся прочь, сквозь облака.

    — Нео, — бесстрастно подумали кенгуру и неспешно продолжили свое плавное восхождение на Фудзияму.

    * * *

    Как-то раз Волк гулял по лесу и нос к носу столкнулся с великим волшебником Малахом Ге-Маветом. И все бы ничего из ряда вон выдающегося, если б не один настораживающий и смущающий факт.

    Был Малах Ге-Мавет для этого времени суток непривычно (и неприлично) трезв, бородка его была аккуратно причесана, а плащ, непривычно выглаженный и сияющий белизной, вовсе не был заправлен в носки, как это обыкновенно случалось. Взгляд был прямой, ясный и в глазах волшебника горел какой-то недобрый огонек.

    — Вот скажи мне, Волк, — даже не поздоровавшись, начал Малах Ге-Мавет, — вот если бы у тебя вдруг возникла потребность задать Суслику вопрос — только один вопрос! — о чем бы ты его спросил?

    Волк очень испугался, не столько даже самой нелепости ситуации и того ужаса, что таился в вопросе — а, скорее, каких-то металлических и непривычно жестких ноток в голосе волшебника.

    — Ээээ… Малах, что за вопросы с утра пораньше? Ничего бы не стал спрашивать… убежал бы на фиг, и дело с концом!

    — А если, — недобро сверкнул глазами Малах Ге-Мавет, — ценой этого вопроса была бы жизнь или смерть?

    Волк собрался было отшутиться, но, глянув в глаза волшебника, поежился. — Ну его к черту, странный он какой-то сегодня, — пронеслось в голове у Волка, — лучше ответить. А то еще, чего доброго, в жабу какую-нибудь превратит. Или в Барсука, что еще хуже.

    Решившись, Волк сказал:

    — Ну, тогда я спросил бы его: А есть ли сумка у кенгуру-самцов? А вот что он мне ответил бы?

    Огонек в глазах Малаха Ге-Мавета померк. Волшебник явно выглядел озадаченным.

    — Ээээ… — протянул он, — ну, очевидно, Суслик бы ответил тебе… Суслик ответил бы тебе… «наверное, нет»… вот что ответил бы Суслик.

    — Тогда почему, — подхватил ободренный Волк, — спросил бы я у Суслика, скажи мне, почему всех подряд кенгуру называют сумчатыми?

    Стая кенгуру, прикинувшаяся Малахом Ге-Маветом, испуганно перешептывалась. Кенгуру тоже не знали ответа на этот вопрос…

    * * *

    Однажды Волк, пребывая в отличном расположении духа, улегся под сосной. Тут в голову ему пришла невероятной силы мысль — он вспомнил о том, что в его распоряжении имеется отличная возможность выражать свои эмоции при помощи хокку.

    Некоторое время он сочинял их в уме, но это быстро ему наскучило. Во-первых, любое свежесочиненное хокку при таком раскладе мгновенно покидало голову и скрывалось в неизвестном направлении, без следа и не попрощавшись. Во-вторых, так было очень тяжело выдерживать канонический размер «пять-семь-пять».

    Подумав немного, Волк решил, что для простоты, во-первых, будет считать хокку любое получившееся у него трехстишие, а канонического размера придерживаться лишь от случая к случаю; а, во-вторых, для обеспечения большей долговечности будет, как всегда, записывать их палочкой в пыли.

    Сказано — сделано.

    Тот, кто танцует
    По-над краем пропасти
    Упасть обречен…

    — Неизбежно… — промурлыкал Волк себе под нос.

    Следующее получившееся у него хокку совершенно не влезало по части размера ни в какие ворота, зато вполне адекватно отражало вчерашний жизненный опыт Волка.

    Краем глаза заметив
    Свое отражение в облаке
    Ужаснулся, как низок и подл человек

    Волк немного подумал, и решил, что в таком виде трехстишие содержит слишком много недосказанности (о том, что в этом вся прелесть, он как-то не подумал). И потому решил развить тему:

    Старый храм и бутыль саке
    Восхитительна даль просветления
    Тяжелы плоды абстиненции

    Почесав за ухом, Волк решительно стер написанное, а затем в пыли появился исправленный вариант:

    Старый храм и бутыль саке
    Восхитительна даль просветления
    Тяжелы оковы сансары!

    В таком виде стихотворение нравилось ему куда больше. «Вот это по-буддийски!» — подумал Волк, и снова взялся за палочку.

    Радость бытия
    Омрачилась приходом
    Участкового

    — Гм, — сказал Волк, — Бобер, а кто такой участковый?

    Сидевший неподалеку Бобер повернулся к другу, смерил его презрительным взглядом и повертел пальцем у виска.

    — Не понял, — честно ответил Волк.

    Но Бобер уже отвернулся и ничего в ответ не сказал.

    Волк, посмаковав немного звучание слова «омммм-рачилась» , продолжил свою напряженную умственную деятельность:

    Красота и восторг
    Полевые цветы, незабудки,
    Конопля под забором растет

    — Нда, — хмыкнул Волк.

    Осень настала
    Мир полон несчастий и боли
    Ну и хрен с ним!

    А вот следующее хокку понравилось Волку так сильно, что он прочитал его вслух, громко и с выражением:

    Я растворяюсь
    А небо над Мехико
    Все безупречнее…

    — … и безупречнее! — ехидно передразнил Бобер из-за сосны. Волк, тебе не кажется, что ты повторяешься? Что все это уже было?

    — Точно, Бобер! — удивленно воскликнул Волк, — скажи мне, а что такое «де жа вю»?

    * * *

    Слово «Мехико» тяжелым грузом осело в сознании Волка, камнем лежало на сердце, не давая ни минуты покоя. Обеспокоенный, он бродил по лесу, мучимый вопросом: «Что такое Мехико?» Не в силах больше терпеть, Волк обреченно проорал этот вопрос в пустые и равнодушные весенние небеса. Небеса недоуменно помолчали некоторое время, а затем откуда-то сверху явился голос, нетвердо и чуть запинаясь, провозгласивший:

    — Ты спрашиваешь меня о Мехико, Волк? О, ты пришел по адресу! Я расскажу тебе о том, что такое Мехико!

    Затем послышалось какое-то копошение, хруст ломающихся ветвей, приглушенная ругань и негромкий удар. Из кустов появился великий волшебник Малах Ге-Мавет, слегка навеселе, растрепанный и помятый. Белоснежный плащ его, заправленный в недельной свежести носки, был перепачкан еловой смолой и грязью, а под глазом наливался багровый, пламенеющий синяк.

    — Ты что же это, с неба свалился? — в изумлении спросил Волк волшебника.

    — Зачем же с неба? — ответил Малах Ге-Мавет, тщетно пытаясь отряхнуться, — с елки! Ты спрашивал меня о Мехико? Присаживайся и приготовься слушать! Это очень долгая, но красивая история! Ты не будешь разочарован!

    — Надеюсь, — кивнул Волк, усаживаясь на землю.

    — Так слушай же! — Малах Ге-Мавет, чуть запинаясь и периодически негромко икая, но все же уверенно, начал свой рассказ.

    — Когда я был существенно моложе и жил совсем, совсем в других местах, среди стариков нашего селения бродили легенды о Мехико — зачарованном городе, затерявшемся среди перекрестий дорог и миров, лежащем вне пределов досягаемости обычного человека. Кто говорил — под землей, кто — высоко в горах, кто и вовсе помещал Мехико в небеса — но все эти болтуны не ведали даже, о чем мололи их нечестивые языки, ибо я — Малах Ге-Мавет — я один из немногих смертных, кого этот волшебный город удостоил чести побывать в своих пределах, и я знаю, о чем говорю! Я был там и видел все своими глазами!

    — Ух ты, — восторженно проговорил Волк.

    Малах Ге-Мавет, тем временем, очень возбудился и размахивал руками, пытаясь передать слушателю всю бурю эмоций, кипевшую в его организме.

    — Город Мехико лежит за пределами всех измерений, на самом краю Земли, глубоко в сердце бескрайней Аравийской пустыни, и только самумы и палящее солнце будут спутником тому, кто решится на путешествие к его стенам! Я преодолел многие мили, я шел несколько месяцев, только Всевышний ведает, сколько мучений я испытал, но я выдержал все их с честью! И волшебный город Мехико предстал перед моими глазами, и отворил свои ворота, сделанные из чистого янтаря — поверь мне, Волк! Они светятся в утреннем свете, подобно глазам прекрасных пэри, а у ворот этих растут одиннадцать деревьев неземной красоты, поддерживающих своими стволами небесный свод! Стены этого города сотканы из тончайшего золотистого тумана, похожего на шелк, а небо… ты бы видел, Волк, какое там небо! Оно не голубое… оно алое, пламенеющее красным, словно губы прекраснейшей из всех женщин на свете! Я вошел внутрь, и улицы чудесного города приняли меня в свои объятия. Вдоль ног моих мягким потоком струились бархатные сны, а на каждом перекрестке я видел фонтаны, светившиеся самыми прекраснейшими оттенками серебра! Вода, обычная дождевая вода наполняла их, но клянусь своей бородой — ни до того, ни после не доводилось мне пить напитка более прекрасного, а пьянила та вода куда сильнее, чем любое вино!

    Волк, как загипнотизированный, следил за всеми движениями рук волшебника.

    — Впрочем, я и без того был пьян, и чист — чист, как младенец, впервые входящий в этот мир. Мои глаза были широко открыты, я впитывал в себя все красоты этого города — минареты, своими куполами устремившиеся в небо, невиданные башни из изумруда, сказочной красоты дворцы! Прохожие улыбались мне, божественные, неземные женщины заключали меня в свои объятия, обещая незабываемые услады! Клянусь, Волк, в их глазах можно было утонуть! Обезьянки смеялись, сидя на деревьях, смеялись и радовались моему появлению, они кидали мне сладчайшие фрукты, коих и названия-то мне даже неизвестны были! Я шел, и город обволакивал меня своим нежным покрывалом, точно заботливая мать сына, и я был счастлив, счастлив как никогда! Вот что такое Мехико, Волк!

    — Здорово, — протянул завороженный Волк, но в это время подал голос проходивший мимо Бобер.

    — О чем это ты, Волк?

    — О Мехико, Бобер!

    — В упор не пойму, чего ты в нем такого «здорового» нашел?

    — Ну, как же! — и Волк с энтузиазмом пересказал другу краткое содержание только что услышанной истории. Малах Ге-Мавет согласно кивал, подтверждая его слова.

    — Ты что, дурак? — изумился Бобер, — где такой хрени понабрался?

    — Сам ты хрень, — обиделся Волк, — вон, Малах рассказывает. Он сам там был.

    — Святая правда! — закивал волшебник.

    — Да ну, Малах, кончай синячить! — заключил Бобер, — а ты Волк, кончай уши развешивать. Мехико — это всего лишь столица Мексики!

    * * *

    Сначала Хорьку приснилось Слово. И слово было у Бога, и словом был Бог. Даже во сне Хорек осознавал, что наяву он в жизни бы не решился повторить этого Слова — а уж, тем паче, в присутствии беременных женщин, детей и стариков, страдающих сенильным психозом.

    А затем Хорек сам стал Словом, и это чертовски ему не понравилось. Очень, оказывается, хлопотное это дело — быть словом, да еще, к тому же, сказанным не подумавши, впопыхах и сгоряча. «Чтобы слово было услышано, нужна тишина — как до, так и после него,» — подумал Хорек.

    А потом откуда-то появился Мартин Хайдеггер и очень долго доказывал Хорьку, что язык — это дом бытия, и что он — это и есть та ткань, которая определяет мир.

    Хорек высунул язык, но никакого бытия там не обнаружил, а обидевшийся Мартин Хайдеггер вдруг превратился в Людвига Витгинштейна, привязанного огромной цепью к какого-то странного вида столбу. Откуда-то еще возник Карлос Кастанеда, с доном Хуаном под мышкой и тремя союзниками за пазухой, следом подтянулся отряд говорящих собак… и тут такая метла по кочкам понеслась со всеми этими делами, что Хорек в ужасе метнулся из своего сна прочь, в реальность. Оглянулся. Вздохнул. И снова уснул.

    И во сне ему приснился старенький доктор Судзуки, который напевал ему мягкие колыбельные. Хорек счастливо улыбался.

    * * *

    А вот когда старенький доктор Судзуки со своими колыбельными начинал сниться Волку, тот начинал ругаться страшным матом и Судзуки, бедняга, мигом исчезал из сна. Естественно, что ни Витгинштейн, ни Хайдеггер, ни Кастанеда с союзниками и доном Хуаном под мышкой не решались приблизиться к сну Волка даже за километр. Что уж тут говорить о собаках…

    * * *

    Однажды утром Волк с Бобром отправились в горы и там, на берегу горной речушки, устроили небольшой спор о сущности дзен-буддизма.

    Волк истерично кричал: «Когда на небе нет облаков, луна бороздит просторы озера!», балансируя при этом на тонком стволе рябины, что подобно мосту перекинулась через узкую, но довольно бурную горную речку. Бобер, пыхтя и ругаясь, пытался достать его с берега палкой. Попытки подобного рода буддификации все никак не достигали успеха, и тогда Бобер ступил на тот же ствол. Тот не выдержал, прогнулся, но не сломался — а спружинил и, подобно тетиве лука, отправил друзей в короткое, но очень запоминающееся путешествие в холодные воды дзена.

    Деревья — это самые лучшие мастера дзен.

    * * *

    — Летающие яблоки представляют собой любопытнейший и в высшей степени поучительный пример…- начал было Лось, но осекся и огляделся по сторонам.

    «Куда это меня занесло?» — подумал он, и на всякий случай ускорил шаг.

    Орки испуганно и изумленно смотрели вслед странному говорящему зверю…

    * * *

    Однажды Волк сидел в густой траве, и за его спиной послышались чьи-то мягкие, вкрадчивые шаги.

    Поскольку Волк ждал Бобра, он, не оборачиваясь, спросил:

    — В чем сущность дзен-буддизма?

    Шаги стихли и повисла пугающая, напряженная тишина.

    Волк, почувствовавший неладное, быстро обернулся, но за спиной никого не было.

    Холодный пот пробежал по спине Волка.

    Еще никто и никогда не спрашивал Суслика о сущности дзен-буддизма…

    продолжение, возможно, следует…

Добавить комментарий